О Первой художественной

Я преподавала в школе десять лет. По количеству учебных часов предмет «История искусств» незначителен. В то время 2 часа в месяц на группу. Параллелей тоже было немного – две в каждом классе. Так что припоминается не так уж много.

Из моих коллег лучше всего помнится Василий Петрович Старов. В начале 1970-х он выполнял функции завуча, хотя, скорее всего завучем числился в то время Иван Трофимович Колодин. Василий Петрович был душой школы. Поскольку контингент преподавателей был, по-преимуществу, молод, он выступал наставником как в педагогической работе, так и в межличностном общении.  Василий Петрович обладал своеобразным юмором, он любил «поддеть» человека, иногда весьма болезненно, но никогда злобно. По натуре он был большой жизнелюб, любил поговорить, посидеть в хорошей компании, пококетничать с женщинами. Я помню его почти всегда за составлением расписания (тогда расписание составлялось помесячно). В руках линейка и карандаш, во рту неизменная папироса. Все, что делал Старов, объявление ли, расписание ли – было очень аккуратно, каллиграфически четко написано. Сказывался многолетний опыт оформительской работы. Обладал Василий Петрович запоминающейся внешностью: невысокий, грузный, с широким и плоским лицом, со смеющимся выражением черных глаз. В классе у него всегда был порядок, он был строг, но и демократичен, что привлекало к  нему симпатии детей и их родителей.

В начале 1970-х в школе работали: Юрий Александрович Пологов, Александр Васильевич Цветков, Геннадий Григорьевич Маслов, Василий Григорьевич Анциферов, Юрий Александрович Купцов. За исключением Маслова и Купцова, все пришли  на работу после окончания училища, поэтому интересы  были близкими. Обсуждались постоянно вопросы методического плана: какую постановку поставить из скудного реквизита, как её решать и т.д. Много спорили о художниках. Вообще в то время творческая жизнь была на подъеме. Суровый стиль уже изжил себя, появились новые идеи и формы, возникали в разговорах имена русских авангардистов начала века. Конечно, недавние студенты не могли пройти мимо этих проблем. Как мне припоминается, большая часть педагогов традиционно отстаивала принципы реализма, но и острота формального начала в современном искусстве тоже находила своих сторонников. Очень увлекала всех профессиональная сторона живописи, обсуждались приемы Коровина, Серова, из современников - Жилинского.

Очень интересным было общение со старшими коллегами, преподавателями вечерней школы для взрослых, П.П.Хожателевым и Сергеем Александровичем, не помню фамилию, что-то вроде Костылева. Павел Петрович, прекрасно помнящий события 20-х годов, рассказывал о Маяковском и Бурлюке, приносил  отпечатки с негативов редких, им снятых фотографий, почему-то на ткани, похожей на шелк. Сергей Александрович, очень красивый, породистый старик, участвовал в спасении Дрезденской галереи. Он часто вспоминал о шедеврах галереи, рассказывал о реставрационных работах.

Хранителем, сторожем, уборщицей, комендантом здания была тетя Паша. Она и жила при школе. Типичнейшая литературно-школьная «нянечка», необыкновенной доброты человек и в то же время ворчливая. Студенты училища перехватывали у неё до стипендии; некоторые, оставшиеся без жилья, подолгу жили в её квартире. Правила она железной рукой, покрикивала на студентов и учеников школы, блюла дисциплину иногда почище педагогов, могла и легонько шлепнуть по затылку расшалившихся учеников.

Школьников я почти не помню. Всплывают в памяти лица Люды Колузановой, Алексея Рыжкова, Арсения Сергеева, Марины Печатниковой, Гали Копыриной.  Люда запомнилась уютной внешностью, такой маленький колобок,  непосредственностью переживаний и крайней старательностью. Леша Рыжков, постоянно сосредоточенный на чем-то внутри себя, хорошо знал литературу, историю искусств. Он был медлителен в движениях и отличался какой-то основательностью в поступках. Арсений Сергеев  неизменно выступал на всяких открытых уроках и мероприятиях. Он хорошо говорил, умел сформулировать мысль и, по-моему, довольно снисходительно относился к преподавателям.

Кажется в 1975 году, о школе снимали телевизионный репортаж. А так была обычная жизнь с просмотрами, календарными планами, подведением итогов. По специальным предметам программа мало чем отличалась от современных, разве, что почти не было заданий декоративного характера. Одна-две аппликации в первом классе: натюрморт и орнамент, все остальные задания носили станковый характер. Программа по истории искусств, составленная Иваном Федоровичем Ременцом, по-моему, была точнее, чем сейчас. Она была менее информативна, но зато подбор тем был упрощен и соответствовал возрастной психологии.

Стоит, наверное, отметить и то, что школа была бедновата в материальном отношении. В бюджете училища она занимала второстепенное место, и средств отпускалось на её содержание мало. Тем не менее, преподаватели пользовались  методическим, натюрмортным и библиотечным фондом училища. То, что преподаватели совмещали работу в школе и училище, приводило к единству требований, к прочной связи ступеней художественного образования и способствовало непрерывности  обучения. Сегодня такой связи немного не хватает. А вообще годы моей работы в школе пришлись на время молодости, и поэтому вспоминаются с большой теплотой.

Людмила Чеснокова.