Письмо из Лондона

«Наконец-то хоть один нормальный человек появился!» – сказал Коля Козин и радостно достал из сумки бутылку вина. Я в свои 16 лет как раз страстно мечтал стать нормальным и поэтому был чрезвычайно польщен. Происходило достопамятное событие во дворе детской художественной школы №1, что на ул. Карла Либкнехта. Я как раз пришел в школу записываться, Коля, по-моему, тоже. Знакомы мы были шапочно, да и потом, хотя симпатизировали друг другу, как-то не сошлись. В «художке» Коля поразил меня сразу несколькими вещами. Он здорово делал наброски людей с натуры. Выразительно, с какой-то непривычной фотографической детализацией и точностью. И по мнению наших преподавателей, совершенно неправильным методом. Так или иначе, но в этом роде рисования он был очень интересен. Впечатлил он меня и тем, что не собирался поступать, «как все», в Художественное училище или Архитектурный институт. Более того, заявлял, что «ненавидит художников»! Учился Коля в Горном институте, который благополучно и окончил. Впоследствии принимал участие в строительстве свердловского метро и параллельно рисовал тушью и пером на диковинном маркшейдерском картоне мрачные черные композиции. С той же мрачностью отзывался он и о новом метро: советовал мне первые полгода туда не спускаться. А потом,- говорил неуверенно,- если ничего не стрясется, то, пожалуй, ездить можно.

Когда в Свердловске триумфально гремели первые выставки неформальных художников, Коля был их активным и заметным участником. Его своеобразные рисунки пером привлекали многих своим странным, отрицательным обаянием. Это обаяние сильно действовало на зрителей на привычном фоне безоблачно-идиотского «одобрямса» официального советского искусства.  

По  правде говоря, сам Коля всегда нравился мне больше, чем его рисунки. Я обывательски настороженно отношусь к андеграунду и революционерам, чту профессионализм. В пору расцвета  свердловского авангарда чувствовал всю призрачность и зыбкость его шумных успехов…

Спустя недолгое время, волею судеб, Коля оказался в Англии. По-моему, это почти то же самое, что улететь на Марс. Он иногда приезжает сюда, и мы даже встречаемся. Но говорить особенно не о чем. Что я могу понять в марсианской жизни? Знаю, что он женат на англичанке, работает переводчиком, по-прежнему рисует и даже учится в учреждении под названием: Central Saint Martins School of Art and Design…  

Но недавно я услышал по радио, что на Трафальгарской площади нынче праздновали Русский Старый Новый год. Вспомнил своего старого знакомого, лондонского эмигранта, послал ему компьютерное поздравление с этим абсурдным праздником и получил ответ: «Спасибо, Леша, голубчик! Тебя также с этим. Зашел я на Трафальгарскую в субботу - народу много, а знакомых никого, группёхи на сцене поют, очень знаменитые, наверно, но я их первый раз вижу. Есть пиво, но дорого. Есть футболки с чем-то. Ни блинов, ни пельменей, ни балалаек. Музыка и публика на вид и на слух та же, что в Словении, Польше или Франции, разве что герб российский висит. Почему не польский праздник? Поляков в Лондоне гораздо больше... Посмотрел, выпил винца да домой пошел…»

Старые рисунки художника Козина нашел у его сестры, с которой мы живем по соседству. Одна работа  давно меня занимает. Сделана она в 1993 году, уже по заморским впечатлениям с необычной для этого автора конкретностью. Танцы бомжей на кладбище. Мы привыкли видеть изображения вылизанного и лощеного Лондона, но Коля и в этом городе остался верен себе. Его новые произведения увидел в Интернете. Станковая графика и живопись, книжные иллюстрации, фотографии и даже стенная роспись. Изменилась техника, расширился диапазон художника, но, встретившись с его творчеством после многолетнего перерыва, вспоминаешь, что люди, как правило, не меняются…     

Алексей Маркович Рыжков выпускник 1978 года. Художник

Дом доктора Сяно. - Екатеринубрг: Банк культурной информации /
Алексей Рыжков // Письмо из Лондона - 2011. С. 138-139